Москва – многостраничный грандиозный роман, в котором пересекаются сотни литературных судеб, настоящих и вымышленных. Здесь рождались, жили, отдыхали, учились, работали, влюблялись, женились, заводили детей, гостили, сидели в тюрьмах, болели, сходили с ума, создавали шедевры, умирали писатели и поэты. 

Мы изучили их биографии и тексты, разыскали неразрывно связанные с авторами и их героями адреса. Эти адреса мы соотнесли со схемой московского метро. Исходя из этого мы переименовали большую часть станций метрополитена в честь писателей, поэтов и их произведений – в дополнение к уже имеющимся литературным названиям. Так получился проект «Литературное метро. Москва», где литературная история города собрана на карте московской подземки. 

Каждая литературная станция на карте кликабельна и содержит объяснение своего названия. В некоторых этих расшифровках можно пойти по ссылке «далее» (в разделах «далее» были использованы материалы ресурса wikipedia.org) и прочесть информацию об авторе и его тексты, посмотреть фотографии и найти полезные ссылки. Проект живой: мы продолжаем изучать материалы и работать над сайтом, поэтому наша интерактивная карта постоянно пополняется новыми литературными названиями и контентом.

© 2016 Литературное метро. Москва. Евгения Некрасова, Анна Трофименко, Александра Вахрушева, Олег Грознов. 

Идея проекта – Евгения Некрасова и Анна Трофименко

Контент – Олег Грознов, Евгения Некрасова

Копирайтер – Евгения Некрасова

Продюсеры – Александра Вахрушева, Татьяна Новосёлова

Дизайнер – Данила Владимиров

Веб-разработчик – Никита Комаров (kmrov.ru)

Мы продолжаем работать над картой. Если у вас есть идеи литературных названий для еще не переименованных станций, а также замечания, дополнения и комментарии по проекту «Литературное метро. Москва», пишите нам сюда: mindtheliterature@gmail.com.

Белла Ахмадулина, 1962 год

Белла Ахмадулина, 1960-е

Белла Ахмадулина и Леонид Куравлёв в фильме "Живёт такой парень"

Белла Ахмадулина, 1984 год

Белла Ахмадулина, 2000-е

В доме Литфонда (ЖСК «Московский писатель») по адресу «улица Черняховского, 4» жила Белла Ахмадулина (1937-2010) ‒ самая известная женщина-поэт поколения «шестидесятников», писательница и переводчиик. Метро «Аэропорт» Ахмадулина упоминает в стихотворении «Семья и быт»:

Сверчок и птица остаются дома.

Дитя, собака, бледный кот и я

идем во двор и там непревзойденно

свершаем трюк на ярмарке житья.

 

Вкривь обходящим лужи и канавы,

несущим мысль про хлеб и молоко,

что нам пустей, что смехотворней славы?

Меж тем она дается нам легко.

 

Когда сентябрь, тепло, и воздух хлипок,

и все бегут с учений и работ,

нас осыпает золото улыбок

у станции метро «Аэропорт».

Белла Ахмадулина, 1968 г. 

(здесь приводится три последних четверостишья стихотворения)

Ахмадулина родилась в 1937 году в Москве. Стихи начала писать в подростковом возрасте. Тогда же начала печататься в толстых журналах. Училась в Литинституте, откуда исключилась за отказ участвовать в травле Бориса Пастернака, но потом была восстановлена.

У Ахмадулиной своя, узнаваемая манера письма: изысканность формы, хрупкость, размытость, лиричность и чрезвычайная откровенность. С одной стороны Ахмадулина наследовала Цветаевой, Мандельштаму, Лермонтову, Пушкину, с другой стороны вместе с Евгением Евтушенко, Булатом Окуджавой, Андреем Вознесенским и другими ‒ формировала Новую волну русской поэзии и мироощущение всего поколения оттепели. Ахмадулина и вышеуказанные поэты были чрезвычайно популярны в 60-е и 70-е годы и собирали огромные аудитории в Политехе, Лужниках и на других площадках. У поэтессы была оригинальная манера чтения своих стихов: на стыке артистизма и искренности.

Официальная советская критика ругала Ахаудулину за манерность, но поэтесса печаталась с юности и выпустила за жизнь около 30 поэтических сборников. Ахмадулина не касалась в лирике социально-политических тем в отличие от других шестидесятников. Но была одним из авторов неподцензурного альманаха «Метрополь» в 1989 г. и высказывалась в защиту диссидентов.

В 22 года Ахмадулина написала вот это своё знаменитое стихотворение:

По улице моей который год

звучат шаги ‒ мои друзья уходят.

Друзей моих медлительный уход

той темноте за окнами угоден.

 

Запущены моих друзей дела,

нет в их домах ни музыки, ни пенья,

и лишь, как прежде, девочки Дега

голубенькие оправляют перья.

 

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх

вас, беззащитных, среди этой ночи.

К предательству таинственная страсть,

друзья мои, туманит ваши очи.

 

О одиночество, как твой характер крут!

Посверкивая циркулем железным,

как холодно ты замыкаешь круг,

не внемля увереньям бесполезным.

 

Так призови меня и награди!

Твой баловень, обласканный тобою,

утешусь, прислонясь к твоей груди,

умоюсь твоей стужей голубою.

 

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,

на том конце замедленного жеста

найти листву, и поднести к лицу,

и ощутить сиротство, как блаженство.

 

Даруй мне тишь твоих библиотек,

твоих концертов строгие мотивы,

и ‒ мудрая ‒ я позабуду тех,

кто умерли или доселе живы.

 

И я познаю мудрость и печаль,

свой тайный смысл доверят мне предметы.

Природа, прислонясь к моим плечам,

объявит свои детские секреты.

 

И вот тогда - из слез, из темноты,

из бедного невежества былого

друзей моих прекрасные черты

появятся и растворятся снова.

Белла Ахмадулина, 1959 г.

Этот текст стал песней, которая в 1975 году прозвучала в фильме Эльдара Рязанова «Ирония судьбы или с лёгким паром».

У Ахмадулиной своя богатая киноистория. Она снималась в фильмах «Живёт такой парень», «Спорт-спорт-спорт» и «Мне двадцать лет» («Застава Ильича»), где она в роли камео исполняет свои стихи со сцены Политехнического. Её стихи звучали ещё в фильмах «Друзья мои», «Ключ без права передачи», «Служебный роман», «Жестокий романс», «Старомодная комедия», «Пришла и говорю». Ахмадулина написала сценарии к двум фильмам: «Чистые пруды» и «Стюардессы».

Поэтесса вырастила двух дочерей и была замужем четыре раза: за Евгением Евтушенко, Юрием Нагибиным, Эльдаров Кулиевым и Борисом Мессерером. С последним она познакомилась в районе станции метро «Аэропорт». Умерла Белла Ахмадулина от сердечно-сосудистого криза осенью 2010 года.

В парке Сокольники состоялась дуэль Пьера Безухова и Федора Долохова – героев романа Льва Толстого «Война и мир»:

– Пожалу... – начал Долохов, но не мог сразу выговорить... – пожалуйте, – договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – К барьеру! – и Пьер, поняв, в чем дело, остановился у своей сабли. Только десять шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но все улыбались; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.

– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.

– Закг’ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.

Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.

– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова.

– Глупо... глупо! Смерть... ложь... – твердил он, морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.

Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.

В доме №6 по улице Спиридоновке в 1904 году, вскоре после свадьбы, останавливались поэт Александр Блок с женой Любовью Дмитриевной, дочерью знаменитого химика Менделеева. Любовь Дмитриевна была музой Александра Блока, ей он посвятил множество стихотворений, составивших цикл «Стихи о Прекрасной Даме». Среди них есть и этот текст:

Мы встречались с тобой на закате,

Ты веслом рассекала залив.

Я любил твое белое платье,

Утонченность мечты разлюбив.

 

Были странны безмолвные встречи.

Впереди – на песочной косе

Загорались вечерние свечи,

Кто-то думал о бледной красе.

 

Приближений, сближений, сгораний –

Не приемлет лазурная тишь...

Мы встречались в вечернем тумане,

Где у берега рябь и камыш.

 

Ни тоски, ни любви, ни обиды,

Всё померкло, прошло, отошло...

Белый стан, голоса панихиды

И твое золотое весло.

 

В селе Медведково, на даче, отдыхал будущий поэт-символист Валерий Брюсов. В 1884 году, когда Брюсову было одиннадцать лет, его «Письмо в редакцию», описывавшее летний отдых семьи, было опубликовано в детском журнале «Задушевное слово». В своей автобиографической повести «Моя юность» Брюсов вспоминал:

В детстве мне не пришлось ездить много. Дела отца не позволяли ему надолго отлучаться из Москвы, и лето мы проводили не где-нибудь «на курортах», но под городом, «на даче». Впрочем, в течение нескольких лет истинно прекрасных, – когда мне было от 4 до 7 лет, мы жили почти в деревне, в местности, тогда еще почти не навещаемой дачниками, так как поблизости не было железной дороги (село Медведково, с великолепной церковью ХVII века), и эта жизнь среди полудиких лесов и крытых соломою изб, в постоянном общении с мальчишками «с деревни», дала мне, конечно, больше, чем дали бы ребенку впечатления какого-нибудь Мариенбада или Спа.

Михаил Булгаков

Большая садовая, 10. Преположиельно 1917-1920 гг.

По адресу «Большая Садовая, 10, кв. 50» в коммунальной квартире жил писатель Михаил Булгаков с 1921 по 1924 год. Именно эта квартира послужила прообразом «Нехорошей квартиры» в романе «Мастер и Маргарита»:

Надо сказать, что квартира эта – N 50 – давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Еще два года тому назад владелицей ее была вдова ювелира де Фужере. Анна Францевна де Фужере, пятидесятилетняя почтенная и очень деловая дама, три комнаты из пяти сдавала жильцам: одному, фамилия которого была, кажется, Беломут, и другому – с утраченной фамилией.

И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать. <…>

Об исчезнувших и о проклятой квартире долго в доме рассказывали всякие легенды, вроде того, например, что эта сухая и набожная Анфиса будто бы носила на своей иссохшей груди в замшевом мешочке двадцать пять крупных бриллиантов, принадлежащих Анне Францевне. Что будто бы в дровяном сарае на той самой даче, куда спешно ездила Анна Францевна, обнаружились сами собой какие-то несметные сокровища в виде тех же бриллиантов, а также золотых денег царской чеканки... И прочее в этом же роде. Ну, чего не знаем, за то не ручаемся.

Михаил Булгаков, "Мастер и Маргарита"

С 2007 года в квартире 50 дома 10 по Большой Садовой улице находится музей Михаила Булгакова.

9 июля 1822 года в церкви села Ясенево состоялось венчание Марьи Волконской и подполковника Николая Толстого – родителей писателя Льва Толстого. В «Воспоминаниях» Толстой писал:

Матери своей я совершенно не помню. Мне было полтора года, когда она скончалась. По странной случайности не осталось ни одного её портрета, так что как реальное физическое существо я не могу себе представить её. Я отчасти рад этому, потому что в представлении моём о ней есть только её духовный облик, и всё, что я знаю о ней, всё прекрасно...

Мать писателя стала прообразом княжны Мари Болконской в романе «Война и мир». Толстой описывает княжну Марью так:

Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало... Жюли, однако, не льстила своему  другу: действительно, глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты.

Владимир Высоцкий в юности

Владимир Высоцкий во дворе дома на Большом Каретном, 1967 г.

Дом номер 15 в Большом Каретном переулке

В Большом Каретном переулке с 1949 по 1955 год жил поэт, актёр и автор-исполнитель песен Владимир Высоцкий. Большой Каретный – главный герой одноимённой песни Высоцкого:

Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
А где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
А где твой чёрный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном. 

Помнишь ли, товарищ, этот дом,
Нет, не забываешь ты о нём.
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал.
Ещё бы, ведь... 

Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
А где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
А где твой чёрный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном. 

Переименован он теперь,
Стало всё по-новой там, верь, не верь.
И всё же, где б ты ни был
И где ты ни бредёшь,
Нет-нет да по Каретному пройдёшь.
Ещё бы, ведь... 

Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
А где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
А где твой чёрный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном. 

Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
А где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
А где твой чёрный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном. 

Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
А где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
А где твой чёрный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном. 

Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
А где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
А где твой чёрный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.

Владимир Высоцкий, "Большой каретный"

Высоцкий вспоминал:

Когда я начинал писать свои песни, я предполагал их писать для очень маленькой группы своих близких друзей. Мы жили в Москве много лет тому назад, в квартире в Большом Каретном переулке, у моего друга, у Лёвы Кочаряна, в течение полутора лет. Там хорошая компания собиралась, там бывал часто и с нами вместе провёл эти годы Вася Шукшин, Тарковский Андрей и многие другие. Тогда выработалась такая манера дружественная, раскованная, непринужденная, я чувствовал себя свободно, потому что это были мои близкие друзья – я знал, что всё, что я им буду петь и рассказывать, им интересно. В общем, эти песни, я думаю, стали известны именно из-за того, что у них такой вот дружеский настрой, желание что-то рассказать, вот так, друзьям.

Строительство Шуховской башни

Шуховская башня

"Гиперболод инженера Гарина", обложка романа, 1936 г.

В. Г. Шухов, 1891 г.

А. Н. Толстой

"Гиперболоид инженера Гарина", иллюстрация

Шуховская башня (Шаболовская башня) – была построена в 1920-1922 годах по проекту академика Владимира Григорьевича Шухова в Москве (сегодня это район рядом с метро Шаболовская). Шухов изобрёл новаторскую для начала XX века гиперболоидную конструкцию, выполненную в виде несущей стальной сетчатой оболочки. Башня стала настоящим событием и повлияла на современников, например вдохновила Алексея Толстого на написание романа "Гиперболоид инженера Гарина". По сюжету русский инженер Пётр Гарин создаёт "гиперболоид" – аппарат, испускающий тепловой луч огромной мощности, способный разрушить любое препятствие. 

А любимая книга академика Шухова – "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский" Сервантеса.

Дом, где в последние годы жил Гоголь, сейчас - мемориальный музей и научная библиотека.

Портрет Н. В. Гоголя, художник Ф. Моллер, начало 1840-х.

Николай Васильевич Гогол приехал в Москву в 1948 году. Он поселился по адресу «Никитский бульвар, 7а» в доме своего друга графа Александра Толстого и продолжил здесь работу над вторым томом «Мёртвых душ». Гоголь, как ему это было свойственно, много раз переделывал написанное. Писателя одолевали мысли о смерти, его здоровье ухудшилось. В ночь с 11 на 12 февраля 1952 года писатель в нервном припадке сжег беловой вариант второго тома своего знаменитого романа. Сохранилась лишь черновая версия нескольких глав. Одним из героев второго тома «Мёртвых душ» стал помещик Тентетников – предшественник Обломова:

Тентетников принадлежал к семейству тех людей, которые на Руси не переводятся, которым прежде имена были: увальни, лежебоки, байбаки, и которых теперь, право, не знаю, как назвать. Родятся ли уже такие характеры, или потом образуются, как порождение печальных обстоятельств, сурово обстанавливающих человека? <…> Где же тот, кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: вперед! кто, зная все силы, и свойства, и всю глубину нашей природы, одним чародейным мановеньем мог бы устремить нас на высокую жизнь? Какими слезами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русской человек. Но веки проходят за веками, полмиллиона сидней, увальней и байбаков дремлет беспробудно, и редко рождается на Руси муж, умеющий произносить это всемогущее слово.

Н. В. Гоголь, "Мёртвые души. Том второй"

В том же феврале 1952 года Гоголь заболел, слёг и, несмотря на уговоры друзей и врачей, отказался от лечения. 21 февраля, через десять дней после сожжения рукописи, Гоголь умер. В доме на Никитском бульваре теперь находится мемориальный музей писателя и библиотека.

На улице Красных Зорь в Кунцеве с 1966 по 1983 год жил поэт и основатель литературно-художественного объединения СМОГ Леонид Губанов. Аббревиатура СМОГ расшифровывалась как «Самое Молодое Общество Гениев». В него входили Юрий Кублановский, Владимир Алейников, Аркадий Пахомов, Саша Соколов и многие другие. Самого Леонида Губанова называли королём подпольной поэтической Москвы. Пик его славы пришёлся на 60-е годы. Его произведения распространялись в самиздате и тамиздате. Часто он сам сшивал свои книги, оформляя их собственными иллюстрациями. Губанов зарабатывал на жизнь простым трудом: был рабочим археологической экспедиции, фотолаборантом, пожарным, художником-оформителем, дворником, грузчиком,  расписывал павловопосадские платки на Кунцевской фабрике. В официальной советской печати стихотворения  поэта появились всего два раза. Умер Леонид Губанов в своей кунцевской квартире в 1983 году в возрасте 37 лет от сердечной недостаточности.

Полина

Полина! Полынья моя!
Когда снег любит -
значит, лепит,
А я, как плавающий лебедь,
В тебе, не помнящей меня.
Полина! Полынья моя!
Ты с глупым лебедем свыкаешься,
И невдомек тебе, печаль моя,
Что ты смеркаешься, смыкаешься,
Когда я бьюсь об лед молчания.
Снег сыплет то мукой, то мУкой,
Снег видит, как чернеет лес,
Как лебеди, раскинув руки,
С насиженных слетают мест.
Вот только охнут бабы в шали,
Дохнут морозиком нечаянно,
Качать второму полушарию
Комочки белого отчаянья.
И вот над матерьми и женами,
Как над материками желтыми
Летят, курлычут, горем корчатся -
За теплые моря в край творчества.
Мы все вас покидаем, бабы!
Мы - лебеди, и нам пора
К перу, перронам, переменам,
Не надо завтра мне пельмени -
Я улетаю в 22!
Забыв о кошельках и бабах,
Ждут руки на висках Уфы,
Как рухнут мысли в девять баллов
На робкий, ветхий плот строфы.
Душа моя, ты - таль и опаль,
Двор проходной для боли каждой,
Но если проститутка кашляет,
Ты содрогаешься, как окрик!
И все же ты тепла, и зелена,
И рифмой здорово подкована.
Я сплю рассеянным Есениным,
Всю Русь сложив себе под голову!
Давно друзей не навещаю я.
Все некогда - снега, дела.
Горят картины Верещагина
И пеплом ухают в диван!
И где-то с криком непогашенным
Под хохот и аплодисменты
В пролет судьбы уходит Гаршин,
Разбившись мордой о бессмертье.
Так валят лес, не веря лету,
Так, проклиная баб и быт,
Опушками без ягод слепнут
Запущенные верой лбы.
Так начинают верить небу
Продажных глаз, сгоревших цифр,
Так опускаются до нэпа
Талантливые подлецы.
А их уводят потаскухи
И подтасовка бед и войн,
Их губы сухо тянут суки.
Планета, вон их! Ветер, вон!
При них мы сами есть товар,
При них мы никогда не сыты,
Мы убиваем свой талант,
Как Грозный собственного сына!
Но и тогда, чтоб были шелковыми,
Чтобы не скрылись ни на шаг,
За нами смотрят Балашовы
С душой сапожного ножа.
Да! Нас опухших и подраненных,
Дымящих, терпких, как супы,
Вновь разминают на подрамниках
Незамалеванной судьбы.
Холст тридцать семь на тридцать семь.
Такого же размера рамка.
Мы умираем не от рака
И не от старости совсем.
Мы сеятели. Дождь повеет,
В сад занесет, где лебеда,
Где плачет летний Левитан, -
Русь понимают лишь евреи!
Ты - лебедь. Лунь. Свята, елейна.
Но нас с тобой, как первый яд,
Ждут острова святой Елены
И ссылки в собственное "я".
О, нам не раз еще потеть
И, телом мысли упиваясь,
Просить планету дать патент
На чью-то злую гениальность.
Я - Бонапарт. Я - март. Я плачу
За морем, как за мужиком,
И на очах у черных прачек
Давлюсь холодным мышьяком.
Господь, спаси меня, помилуй!
Ну, что я вам такого сделал?
Уходит из души полмира,
Душа уходит в чье-то тело.
И вот уже велик, как снег,
Тот обладатель.
Не беспокоясь о весне,
Он опадает.
Но он богат, но он базар,
Где продают чужие судьбы.
Его зовут месье Бальзак
И с ним не шутят.
С его пером давно уж сладу нет,
Сто лет его не унимали.
Ах, слава, слава, баба слабая,
Какие вас умы не мяли?
Когда мы сердце ушибаем,
Где мысли лезут, словно поросль,
Нас душат бабы, душат бабы,
Тоска, измена, ложь и подлость.
Века, они нам карты путают,
Их руки крепче, чем решетки,
И мы уходит, словно путники
В отчаянье и отрешенность.
Мы затухаем и не сетуем,
Что в душу лезут с кочергою.
Как ветлы над промокшей Сетунью,
Шумят подолы Гончаровых.
Ах, бабы, бабы, век отпущен вам,
Сперва на бал, сперва вы ягодка,
За вашу грудь убили Пушкина.
Сидела б, баба, ты на якоре!
Ау! Есенину влестившая
Глазами в масть, устами в кленах
Ты обнимаешь перестывшего 
За непознавших, но влюбленных.
Тебе, не любящей одних,
Его как мальчика швырять.
Да! До последней западни!
Да! До последнего шнура!
О, если б знали вы, мадонны,
Что к Рафаэлю шли на Пасху,
Что гении сидят, как вдовы,
Оплакивая страсть напрасную,
Что гении себя не балуют,
Что почерк их ночами точится,
Что издеваются над бабами,
Когда не в силах бросить творчество.
Когда изжогой мучит тело
И тянут краски теплой плотью,
Уходят в ночь от жен и денег
На полнолуние полотен.
Да! Мазать мир! Да! Кровью вен!
Забыв измены, сны, обеты,
И умирать из века в век
На голубых руках мольберта.
Полина, полоня меня
Палитрой разума и радости,
Ты прячешь плечики, как радуга,
На стих мой, как на дождь, пеняя.
Но лишь наклонишься ты маком,
Губами мне в лицо опав,
Я сам, как сад, иду насмарку
И мне до боли жалко баб!

Леонид Губанов, 1963

Я. Я. Я...

Я. Я. Я.

Я ли? Я ли? Я ли?

Яр. Яр. Яр.

Ябед. Ябед. Ябед.

Ю. Ю. Ю.

Ю ли? Ю ли? Ю ли?

Юн. Юн. Юн.

Пули. Пули. Пули...

Пыль. Пыль. Пыль.

Странно. Странно. Странно.

Был. Был. Было.

Рано. Рано. Рано.

Дашь. Дашь. Даше.

Хмель. Ю. Рекруты.

Ваш. Ваш. Ваш.

М.Ю. Лермонтов.

Леонид Губанов 

Подробнее о творчестве и жизни поэта можно узнать тут: http://gubanov.asu.edu.ru/

Александр Дюма-отец

Адам Жан Виктор. "Вид Петровского дворца в Москве". Конец 1840-х гг. / В этой местности находился особняк князя Нарышкина.

Писатель, публицист, драматург и журналист Александр Дюма-отец (1803-1870) – путешествовал по России в 1858-1959 гг.

Большую часть своего московского времени он прожил у князя Дмитрия Павловича Нарышкина, с которым познакомился ещё в Париже. Особняк Нарышкина находился в Петровском парке, недалеко от Петровского дворца (современный район м. Динамо). В 1865 году Дюма посвятил Нарышкину роман «Князь Море» – «На память о царственном гостеприимстве, оказанном мне в России».

За знаменитым французским писателем была установлено тайное наблюдение по распоряжению шефа жандармов В.А.Долгорукова. Ещё в 1940 году Дюма опубликовал роман «Записки учителя фехтования» о декабристе И. А. Анненкове, осужденного на 20 лет каторги, и его жены француженки Полины Гебль. Николай I запретил переиздавать в России этот роман Дюма. В Россию французский писатель смог приехать уже после смерти Николая.

Благодаря слежке и сохранившемуся делу известно, что Дюма бывал в Москве также на Поварской, Новой Басманной улицах и в Тихвинском переулке. А на Новослободской улице в популярном тогда увеселительном саду «Эльдорадо» в честь писателя устроили «Ночь графа Монте-Кристо» – грандиозную вечеринку с фейверками.

Летом 1858 года Дюма побывал на Бородинском поле, а потом отправился в путешествие по Волге на Кавказ. В Нижнем Новгороде он впервые увидел героев своего романа – Анненковых.

На Курском вокзале начал своё путешествие Веничка – герой поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки»:

Ничего, ничего, – сказал я сам себе, – закройся от ветра и потихоньку иди. И дыши так редко, редко. Так дыши, чтобы ноги за коленки не задевали. И куда-нибудь да иди. Все равно куда. Если даже ты пойдешь налево – попадешь на Курский вокзал; если прямо – все равно на Курский вокзал; если направо – все равно на Курский вокзал. Поэтому иди направо, чтобы уж наверняка туда попасть. – О тщета!

О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа – время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов! Иди, Веничка, иди.

По адресу «Кузнецкий Мост, 5/5», в доме Анненкова, в 1918 году открылось литературное кафе «Музыкальная табакерка», где читали свои стихи Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Вадим Шершеневич, Давид Бурлюк, пел Александр Вертинский. Полностью заведение называлось «Кружок художников, литераторов и артистов «Музыкальная табакерка». Угол Петровки и Кузнецкого моста, кафе О. Надэ». Вадиму Шершеневичу и Владу Королевичу удалось получить это помещение для проведения литературных событий. Такой разговор произошёл зимой 1918 года между графом Алексеем Николаевичем Толстым и Вадимом Шершеневичем:

– Вы понимаете, Алексей Николаевич, теперь нет возможности издавать книг. Нет бумаги, дороги типографии, и мы должны перейти к другому. Мы не можем не писать, не опубликовывать написанное. Были альманахи печатные, теперь будут «живые альманахи».

– Живые?

– Ну да, очень просто... Мы будем ежедневно читать стихи, рассказы в уютном помещении. Интимно и в то же время публично.

– Где читать?

– В «Музыкальной табакерке».

– В «Музыкальной табакерке», – удивленно говорит Толстой. – Где это?

Шершеневич дипломатично кашляет и произносит:

– Это в кафе Надэ. На Кузнецком.

– Вы меня приглашаете читать в кафэ? – с ужасом и недоумением говорит Толстой, – простите, но... там одни спекулянты.

– Алексей Николаевич, теперь новое время, писатели должны «американизироваться».

Кафе «Музыкальная табакерка» просуществовало до 1920 года. Позднее в доме Анненковых до сноса здания в 1946 году размещалась редакция «Большой советской энциклопедии».

Евгения Гинзбург в молодости (со старшим сыном)

Евгения Гинзбург с сыном Василием Аксеновым

Обложка романа "Крутой маршрут"

Бутырская тюрьма, наше время

Писательница, мемуарист, журналистка Евгения Гинзбург (1904-1977) в автобиографической книге "Крутой маршрут" подробно рассказывает о порядках Бутырской тюрьмы, которая до сих пор находится в доме 45 по Новослободской улице:

В Бутырках изоляция от внешнего мира была гораздо более полной, чем в казанских тюрьмах. Камеры комплектовались по принципу – «на одном уровне по ходу следствия». Поэтому к нам совсем не поступали люди с воли. Если и приходили новенькие, то у всех, так же как и у меня, следствие или было закончено, или приближалось к концу.

И мы жестоко томились, не зная ничего. Тем не менее сложился какой-то быт. Кошмарные ночи сменялись хлопотливыми днями. Хлопот была масса. С самого подъема до отбоя почти не было свободного времени. Церемония выноса гигантской параши, долгие, с очередями, оправки, троекратная раздача пищи, которая доставлялась в больших ведрах, мытье посуды, починка разлезающихся чулок и лифчиков (передачи здесь почти никому не разрешались), прогулка, запись на «лавочку» тех счастливиц, у кого на наличном счету было немного денег, обмен книг, поверки, переклички – всё это заполняло без остатка и даже переполняло наши дни. Днем наша камера была похожа на трюм корабля, застигнутого бедствием и давно уже плавающего по бурным водам. И, так же как на терпящем бедствие судне, люди делились на подчеркнуто-спокойных, экзальтированных и малодушных. Последних, правда, было довольно мало.

Евгения Гинзбург, "Крутой маршрут"

В Бутырке в разные годы содержались писатели и поэты: Владимир Маяковский, Осип Мандельштам, Александр Солженицын, Варлам Шаламов.

Евгения Соломоновна Гинзбург родилась в Москве. Закончила Казанский Восточный педагогический институт по специальности история в 1924 году. Стала кандидатом исторических наук. Была журналистом, работником образования и членом ВКП(б). В 1937 году её арестовали по обвинению в участии в троцкистской террористической организации. Евгения Гинзбург провела 10 лет в тюрьмах (в том числе в Бутырской) и колымских лагерях, 8 лет в «бессрочной» магаданской ссылке. В 1955 г. добилась полной ребеалитации, жила сначала во Львове, потом в Москве.

Много лет Евгения Гинзбург работала над автобиографичекий роман "Крутой маршрут", ставший одной из главных книг о сталинских репрессиях. Автор сама определила жанр "Маршрута" как: "Хроника времён культа личности".

Книга состоит из трёх частей:

Первая: (48 глав, написана в 1967 г.) – события с момента убийства Кирова в 1934 г., арест Е. Гинзбург в 1937 г. и первые два года заключения в тюрьме Ярославля.

Вторая: (28 глав, написана в 1975—1977 гг.) – перевод из Ярославля, отбывание срока в исправительно-трудовых лагерях Колымы.

Третья: (18 глав) – освобождение из лагеря, «пожизненное поселение» в Магадане, реабилитация в 1955 г.

"Крутой маршрут" в первый раз издали в Милане в 1967 г., куда книгу тайно вывезли в виде аудиозаписи. В России роман Гинзбург впервые напчатали только в 1988 г. 

Евгения Гинзбург – мать писателя Василия Аксенова.

В этом районе в детстве жил Александр Куприн. В 1871 году умер отец писателя, и его мать Любовь Алексеевна попросила приюта в так называемом «вдовьем доме» на Баррикадной улице 2/1, где жили на обеспечении государства бедные женщины. Старшие сестры Куприна были отданы в сиротский пансион, а маленький Саша остался с матерью. Но при достижении шести лет будущий писатель вынужден был, согласно правилам, покинуть «вдовий дом» и тоже отправиться в приют. Куприн описал дом своего раннего детства в рассказе «Святая ложь»:

Семенюта обыкновенно норовит попасть к вечеру, когда не так заметны недостатки его костюма. Неслышным шагом проходит он сквозь ряды огромных сводчатых палат, стены которых выкрашены спокойной зеленой краской, мимо белоснежных постелей со взбитыми перинами и горами подушек, мимо старушек, которые с любопытством провожают его взглядом поверх очков. Знакомые с младенчества запахи, – запах травы пачули, мятного куренья, воска и мастики от паркета и еще какой-то странный, неопределенный, цвелый запах чистой, опрятной старости, запах земли – все эти запахи бросаются в голову Семенюте и сжимают его сердце тонкой и острой жалостью. Вот наконец палата, где живет его мать. Шесть высоченных постелей обращены головами к стенам, ногами внутрь, и около каждой кровати – казенный шкафчик, украшенный старыми портретами в рамках, оклеенных ракушками. В центре комнаты с потолка низко спущена на блоке огромная лампа, освещающая стол, за которым три старушки играют в нескончаемый преферанс, а две другие тут же вяжут какое-то вязанье и изредка вмешиваются со страстью в разбор сделанной игры. О, как все это болезненно знакомо Семенюте!

Дом, где располагалась "Лавка имажинистов"

Мариенгоф и Есенин, лето 1919 года.

Поэты-имажинисты

Журнал имажинистов

Табличка на доме, где располагалась "Лавка имажинистов"

По адресу «улица Большая Никитская, 15» в 1919 году Сергей Есенин с друзьями организовал книжный магазин «Лавка имажинистов». По воспоминаниям Есенин сам часто стоял за прилавком и отпускал книги. Когда покупатели просили Маяковского, он отвечал: «Маяковского? Такого не держим. Не спрашивают», – или предлагал другую книгу, с более яркой обложкой, подразумевая, что покупателя интересует только это. Раздраженный управляющий магазином заявлял: «Уж лучше, Сергей Александрович, совсем не заниматься с покупателем, чем так заниматься, как вы…» Магазин располагался в одноэтажном, в стиле неоампир, здании, построенном в 1912 году, о нем писалось – «торговое, частью с жильем». В витрине на Никитской можно было увидеть книги Сергея Есенина, Анатолия Мариенгофа и других имажинистов.

Имажинизм – это  литературное направление в русской поэзии XX века, представители которого заявляли, что цель творчества состоит в создании образа. Основное выразительное средство имажинистов  метафора, часто метафорические цепи, сопоставляющие различные элементы двух образов – прямого и переносного. Для творческой практики имажинистов характерен эпатаж, анархические мотивы. Поэты-имажинисты: Анатолий Мариенгоф, Вадим Шершеневич, Сергей Есенин, Иван Грузинов, Матвей Ройзман, Александр Кусиков, Николай Эрдман, Лев Моносзон и другие.

Имажинизм начался в 1918 году, когда в Москве был основан «Орден имажинистов». В 1919-1925 годы имажинизм был самым организованным поэтическим движением в Москве; имажинисты устраивали поэтические выступления в артистических кафе, издавали журнали и сборники, создавали издательства («Имажинисты», «Плеяда», «Чихи-Пихи» и «Сандро»), открыли книжный магазин.

Имажинизм прекратил своё фактическое существовование в 1925 году. Его представителей принялись критиковать в советской печати. Многие имажинисты отошли от поэзии и стали заниматься другими жанрами. Кусиков иммигрировал, Есенин покончил с собой, Эрдман был репрессирован. Летом 1927 года было объявлено о ликвидации «Ордена имажинистов».

Примеры творчества имажинистов:

Анатлий Мариенгоф

Памяти отца

Острым холодным прорежу килем
Тяжёлую волну солёных дней –
Всё равно, друзья ли, враги ли
Лягут вспухшими трупами на жёлтом дне.

Я не оплачу слезой полынной
Пулями зацелованного отца –
Пусть ржавая кровью вода хлынет
И в ней годовалый брат захлебнётся.

И даже стихов серебряную чешую
Я окрашу в багряный цвет, –
А когда все зарыдают,
спокойно на пробор расчешу
Холёные волосы на своей всезнающей голове.

Анатолий Мариенгоф, 1919

 

Вадим Шершеневич

Принцип басни
                                                           А.Кусикову

Закат запыхался. Загнанная лиса .
Луна выплывала воблою вяленой.
А у подъезда стоял рысак.
Лошадь как лошадь. Две белых подпалины.

И ноги уткнуты в стаканы копыт.
Губкою впитывало воздух ухо.
Вдруг стали глаза по-человечьи глупы,
И на землю заплюхало глухо.

И чу! Воробьёв канитель и полёт
Чириканьем в воздухе машется.
И клювами роют тёплый помёт,
Чтоб зёрнышки выбрать из кашицы.

И старый угрюмо учил молодёжь:
– Эх! Пошла нынче птица не та ещё!
А рысак равнодушно глядел на галдёж,
Над кругляшками вырастающий.

Эй, люди! Двуногие воробьи,
Что несутся с чириканьем, с плачами,
Чтоб порыться в моих строках о любви.
Как глядеть мне на вас по-иначему?!

Я стою у подъезда придущих веков,
Седока жду отчаяньем нищего
И трубою свой хвост задираю легко,
Чтоб покорно слетались на пищу вы!

Вадим Шершеневич, весна 1919

 

 

М. Ю. Лермонтов, автопортрет

Улица, которая начинается от МКАД и идёт в сторону области, продолжая Рязанский проспект, названа "Лермонтовский проспект" в честь поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. Станция метро, в свою очередь, названа в честь этой улицы. Насколько нам известно, Лермонтов с этой местностью никак не связан. Мы не знаем, почему проспект и станцию метро назвали таким образом, но радуемся этому факту. А здесь мы просто резместим  своё любимое Лермонтовское стихотворение:

Смело верь тому, что вечно,
Безначально, бесконечно,
Что прошло и что настанет,
Обмануло иль обманет. 

Если сердце молодое
Встретит пылкое другое,
При разлуке, при свиданье
Закажи ему молчанье. 

Все на свете редко стало –
Есть надежды – счастья мало;
Не забвение разлука –
То блаженство – это мука 

Если счастьем дорожил ты,
То зачем его делил ты?
Для чего не жил в пустыне
Иль об этом вспомнил ныне.

М. Ю.  Лермонтов,  1932 г.

Игорь Холин

Евгений Кропивницкий

Представители Лианозовской школы, 1971 г.

Оскар Рабин. "База № 50". 1962 г.

Евгений Кропивницкий. "Пейзаж с колючей проволокой". 1959

В бараке у станции Лианозово Савеловской железной дороги собиралось творческое объединение поставангардистов, которое назвали «Лианозовской школой». Её представителями были поэты Генрих Сапгир, Игорь Холин, Ян Сатуновский, Всеволод Некрасов, художники Оскар Рабин, Николай Вечтомов, Лидия Мастеркова, Владимир Немухин, а также художник и поэт Лев Кропивницкий. Центральной фигурой объединения являлся художник и поэт Евгений Кропивницкий. Лианозовцы использовали подчёркнуто непоэтический язык, который можно было услышать в бараках, в магазине, на заводах – язык маленького человека, вынужденного существовать на вечной окраине. В противовес официальной советской поэзии группа ориентировалась на простую, аскетическую поэзию, которая, будто кинокамера, безэмоционально фиксировала происходящее. 

Игорь Холин.

Дамба, клумба, облезлая липа.

Дом барачного типа.

Коридор. Восемнадцать квартир.

На стене лозунг «Миру – мир».

Во дворе Иванов

Морит клопов.

Он бухгалтер Гознака.

У Макаровых пьянка.

У Барановых драка.

Игорь Холин

Евгений Крапивницкий.

События.

В деревне вчера хоронили
Того, что намедни избили
И после убили.

Как некая кара Господня
Гроза разразилась сегодня —
И, ахнувши вдруг что есть силы,
Мужчину убила.

А пьяный, во власти наитий,
Докончил программу событий:
Купаясь в пруду, поскользнулся,
В воде растянулся
И захлебнулся.

Евгений Кропивницкий, 1952 г. 

«Лианозовская школа» существовала с конца 50-х до середины 70-х годов.

В 1965 году, после десятилетий ссыльной жизни, вернулась в Москву Надежда Мандельштам – жена и мемуарист поэта Осипа Мандельштама. Она поселилась по адресу «Большая Черемушинская, 50» и устроила в своей небольшой квартире что-то вроде общественно-литературного салона, который регулярно посещала интеллигенция: Андрей Синявский, Юрий Фрейдин, Варлам Шаламов, Сергей Аверинцев, Борис Мессерер, Белла Ахмадулина, слависты Карл и Эллендея Профферы и многие другие. Здесь же Мандельштам написала большую часть своих мемуаров. Её книги были признаны не только незаменимым источником в изучении творчества Осипа Мандельштама, но и важным свидетельством о сталинском времени. После смерти Надежды Мандельштам в 1980 году Иосиф Бродский написал о ней в некрологе:

Десятилетиями эта женщина находилась в бегах, петляя по захолустным городишкам Великой империи, устраиваясь на новом месте лишь для того, чтобы сняться при первом же сигнале опасности. Статус несуществующей личности постепенно стал её второй натурой. Она была небольшого роста, худая. С годами она усыхала и съёживалась больше и больше, словно в попытке превратить себя в нечто невесомое, что можно быстренько сложить и сунуть в карман, на случай бегства. Также не имела она никакого имущества. Книги, даже заграничные, никогда не задерживались у неё надолго. Прочитав или просмотрев, она тут же отдавала их кому-нибудь, как собственно и следует поступать с книгами. В годы её наивысшего благополучия, в конце 60-х – начале 70-х, в её однокомнатной квартире, на окраине Москвы, самым дорогостоящим предметом были часы с кукушкой на кухонной стене. Вора бы здесь постигло разочарование, как, впрочем, и тех, кто мог явиться с ордером на обыск. Отщепенка, беженка, нищенка-подруга, как называл её в одном из своих стихотворений Мандельштам, и чем она, в сущности, и осталась до конца жизни.

Мирослав Немиров

Мирослав Немиров

портрет Мирослава Немирова

Мирослав Немиров родился в Ростове-на-Дону в 1961 году. Закончил филологический факультет Тюменского государственного университета. Жил в разных городах: Ростове-на-Дону, Альметьевске, Надыме, Тюмени, Москве. Писал стихи и прозу, которые трудно отнести к какому-либо литературному направлению, ‒ на стыке концептуализма, стеба, примитивизма, постмодернизма. Автор прозаических книг, пародирующих жанры словаря или энциклопедии: «Водка и другие крепкие напитки», «О разнообразных красотках», «А. С. Тер-Оганян. Жизнь, судьба и контемпорари арт», «Большая Тюменская энциклопедия».  Его произведения содержат много нецензурной лексики, часто мат используется им в качестве основы ритмической конструкции стихотворения.

Немиров создавал вокруг себя альтернативную литературную и художественную среду, не пересекающуюся с официальным творческим истеблишментом. Был идеологом «сибирского панка», организатором Тюменского рок-клуба и товарищества ростовских художников «Искусство или смерть». Создал также Товарищество Мастеров Искусств «Осумасшедшевшие безумцы», в которое входят поэты, художники, фотографы и музыканты.

Много лет вёл публицистическую колонку «Все о поэзии» для интернет-издания «Русский журнал».

В 2008 году получил премию имени Ильи Кормильцева с формулировкой «За верность себе, лингвистическое расширение языкового пространства современной русской поэзии и создание творчески активного пространства вокруг себя».

В 2013 году получил премию «Нонкоормизм»  «за громокипящую преданность и беззаветное мужество в служении андеграундному искусству, яркую и авангардную поэзию».

Умер зимой 2016 года.

* * *

Убивать, убивать, убивать, убивать.

Уставать убивать, мало-мал отдыхать,

И опять – убивать, убивать, убивать,

И опять, и опять – убивать, убивать

 

Ради Родины.

Ради Родины.

Ради Родины.

Ради Родины.

 

Ни к чему полумеры

Нашей Родине,

Бедной Родине.

 

Только массовые расстрелы

Любит Родина,

Хочет Родина!

 

Тащить ко рву, на колени валить

Немеет рука – в затылки стрелять

Стерт о курок, палец болит –

Изнурительный труд – убивать, убивать

 

Ради Родины.

Ради Родины.

Ради Родины.

Ради Родины.

Десять тыщ, двадцать пять тыщ

Убивать, убивать – изнурительный труд

Но и все равно – пыщ, пыщ, пыщ, пыщ

И терпенье и труд – они все перетрут

 

Ради Родины.

Ради Родины.

Ради Родины.

Ради Родины.

Мирослав Немиров, лето 2007, декабрь 2010. Посвящается Мише Вербитскому 

18+ Стихотворение, где упоминается станция "Речной вокзал", внимание! - данная ссылка содержит нецензурную лексику: https://ru.wikiquote.org/w/index.php?title=%D0%9C%D0%B8%D1%80%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2_%D0%9C%D0%B0%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87_%D0%9D%D0%B5%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2&oldid=281055

Ещё Немирова можно почитать здесь mnemirov.ru и тут nemiroff.livejournal.

В строительстве дома по адресу «Ленинский проспект, 30» в 1945-1946 годах принимал участие политзаключенный Александр Солженицын. Позже он описал это строительство в сорок третьей главе своего романа «В круге первом»:

Дом строился полукруглый на Калужскую заставу, с двумя крылами: одно – по Большой Калужской, другое – вдоль окружной. Всё делалось в восемь этажей, и ещё предполагалась шестнадцатиэтажная башня с солярием на крыше и с фигурой колхозницы в дюжину метров высотой. Дом был ещё в лесах, со стороны улицы и площади не кончен даже каменной кладкой. Однако, уступая нетерпеливости заказчика (Госбезопасности), строительная контора скороспешно сдавала со стороны окружной уже вторую отделанную секцию, то есть лестницу с прилегающими квартирами.

На Арбате в детстве жил будущий поэт, бард, писатель и сценарист Булат Окуджава. На углу Старого Арбата и Плотникова переулка в 2002 году поэту установили памятник, там же недавно открылся культурный центр «Дом Булата». Окуджава написал много текстов о Москве, а один из самых известных – именно об Арбате:

Ты течешь, как река. Странное название!

И прозрачен асфальт, как в реке вода.

Ах, Арбат, мой Арбат, ты – мое призвание,

ты – и радость моя, и моя беда.

 

Пешеходы твои – люди невеликие,

каблуками стучат – по делам спешат.

Ах, Арбат, мой Арбат, ты – моя религия,

мостовые твои подо мной лежат.

 

От любови твоей вовсе не излечишься,

сорок тысяч других мостовых любя.

Ах, Арбат, мой Арбат, ты – мое отечество,

никогда до конца не пройти тебя.

В доме по адресу «Малая Ордынка, 9/12, стр. 6» родился драматург Александр Николаевич Островский. Позднее Островский рассказывал о традициях Замоскворечья в своих очерках:

Когда у нас за Москвой-рекой праздник, так уж это сейчас видно. И откуда бы ты ни пришел, человек, сейчас узнаешь, что у нас праздник. Во-первых, потому узнаешь, что услышишь густой и непрерывный звон во всем Замоскворечье. Во-вторых, потому узнаешь, что по всему Замоскворечью пахнет пирогами. Здесь надобно заметить, что нигде нет таких больших и громогласных колоколов, как у нас за Москвой-рекой, и нигде в другом месте не пекут таких пирогов, запах которых распространяется по целому кварталу.

Теперь в доме на Малой Ордынке находится музей драматурга.

В посёлке литераторов Переделкино с 1936 года до самой смерти в 1960 году жил и работал Борис Пастернак. Сначала он занимал большую дачу, а потом, в 1939 году, переселился в меньший дом, где сейчас находится музей поэта. Переезд на природу благотворно сказался на его творчестве, в Переделкине он прервал свой «мучительно долгий (10 лет) антракт», в течение которого, по словам Анна Ахматовой, Пастернак не мог написать ни строчки. Она вспоминала: «Я написал девять стихотворений, – говорит он мне по телефону, – сейчас приду читать», – и пришёл. «Это только начало – я распишусь…» Созданный весной 1941 года цикл стихов «Переделкино», Пастернак считал тогда своим «лучшим из когда-либо написанного». Здесь же Пастернак закончил роман «Доктор Живаго», с вошедшими в него «Стихотворениями Юрия Живаго», переводил Шекспира и Гёте, работал над последним циклом стихов «Когда разгуляется…». В Переделкине в 1958 году поэт узнал о том, что награждён Нобелевской премией по литературе, здесь же он пытался пережить обрушившуюся на него травлю, из-за которой ему пришлось отказаться от премии.

Адрей Климентов (Платонов) в 1910-е

Андрей Платонов в 1940-е

Андрей Платонов с женой Марией и сыном Платоном

Андрей Платонов с женой Марией и дочерью Марией

В Доме Герцена по адресу «Тверской бульвар, 25» почти 20 лет прожил Андрей Платонов.

Андрей Платонов (28 августа 1899 - 5 января 1951) – великий русский писатель, драматург и сценарист. Настоящая фамилия – Климентов. Автор повестей "Епифанские шлюзы", "Эфирный тракт", "Сокровенный человек", "Впрок" и других, романов "Котлован", "Чевенгур", "Счастливая Москва", множества рассказов, пьес и сценариев. Родился в Воронеже в семье слесаря железнодорожных мастерских. Работал литейщиком на трубном заводе, помощником машиниста, критиком и корреспондентом. В 1927 Платонов окончательно перехал в Москву. 

Он поселился во флигеле со своей семьёй в 1931 году. Здесь создал тексты «Счастливая Москва», «Джан», «Фро», «В прекрасном и яростном мире» и другие знаменитые свои тексты. После смерти Платонова в 1951 году его жена и дочь оставались в Доме Герцена до середины 70-х.

Сейчас флигель занимает Литературный институт им. Горького, а комнату, где ютилась семья писателя, – студенческая аудитория.

Тверской бульвар можно найти в рассказе Платонова «Любовь к родине, или путешествие воробья»:

Старый скрипач-музыкант любил играть у подножия памятника Пушкину. Этот памятник стоит в Москве, в начале Тверского бульвара, на нем написаны стихи, и со всех четырех сторон к нему подымаются мраморные ступени. Поднявшись по этим ступеням к самому пьедесталу, старый музыкант обращался лицом на бульвар, к дальним Никитским воротам, и трогал смычком струны на скрипке. У памятника сейчас же собирались дети, прохожие, чтецы газет из местного киоска, – и все они умолкали в ожидании музыки, потому что музыка утешает людей, она обещает им счастье и славную жизнь. Футляр со своей скрипки музыкант клал на землю против памятника, он был закрыт, и в нем лежал кусок черного хлеба и  яблоко, чтобы можно было поесть, когда захочется.

Обыкновенно старик выходил играть под вечер, по первому сумраку. Для его музыки было полезней, чтоб в мире стало тише и темней. Беды от своей старости он не знал, потому что получал от государства пенсию и кормился достаточно. Но старик скучал от мысли, что он не приносит людям никакого добра, и  поэтому добровольно ходил играть на бульвар. Там звуки его скрипки раздавались в воздухе, в сумраке, и хоть изредка они доходили до глубины человеческого сердца, трогая его нежной и мужественной силой, увлекавшей жить высшей, прекрасной жизнью.

Ремизов

В Малом Толмачёвском переулке, дом 8/11, стр. 1 родился в 1877 году писатель Алексей Ремизов, который прославился своими сказочными циклами «Посолонь», «Докука и балагурье» о леших, кикиморах, русалках и других волшебных существах, а также символистскими романами «Крестовые сестры», «Часы», «Пруд». Ремизов был, в том числе, талантливым художником и каллиграфом, он рисовал иллюстрации к собственным книгам и текстам любимых писателей. В эмиграции во время войны Ремизов вёл графический дневник, который очень похож на сегодняшние графические романы (комиксы). В Малом Толмачёвском Алексей Ремизов жил в самом раннем детстве. В автобиографической книге «Подстриженными глазами» он пишет:

Родился я в сердце Москвы, в Замоскворечье у Каменного «Каинова» моста, и первое, что я увидел, лунные кремлевские башни, а красный звон Ивановской колокольни – первый оклик, на который я встрепенулся. Но моя память начинается позже, когда с матерью мы переехали на Яузу, и там прошло мое детство поблизости от самого древнего московского монастыря – Андрониева. Летним блистающим утром в воскресенье, когда Москва загорается золотом куполов и гудит колоколами к поздней обедне, из всех звонов звон этого колокола, настигая меня в комнате или на Яузе на тех окатистых дорожках, где ходить не ведено и где спят или бродят одни «коты» с Хитровки, возбуждал во мне какое-то мучительное воспоминание. Я слушал его, весь – слух, как слушают песню – такие есть у всякого песни памяти, как что-то неотразимо знакомое, и не мог восстановить; и мое мучительное чувство доходило до острой тоски: чувствуя себя кругом заброшенным на земле, я с горечью ждал, что кто-то или что-то подскажет, кто-то окликнет – кто-то узнает меня. 

Умер Алексей Ремизов в Париже на улице Буало в 1957 году.

Генрих Сапгир, 1992 год.

Генрих Сапгир

Игорь Холин, Генрих Сапгир, Вагрич Бахчанян, Эдуард Лимонов, Слава Лён. Москва, 1974 год.

Генрих Сапгир (20 ноября 1928 — 7 октября 1999) – поэт, сценарист и переводчик. В юности был участником литературной студии поэта и художника Евгения Кропивницкого при одном из московских домов пионеров. Позже – один из представителей «Лианозовской школы» – неофициального общества поставангадистов (поэтов и художников), сформировавшейся вокруг Евгения Кропивницкого. Взрослые стихи Сапгира не печатались в СССР до конца 80-х.  Публиковался в «тамиздате». В СССР был известен как детский поэт, драматург и сценарист мультфильмов («Паровозик из Ромашкова», «Принцесса и людоед» и другие). В 1979 году участвовал в неподцензурном альманахе «Метрополь». Сапгиром создано около 20 поэтических книг «Голоса» (1958   -1962), «Молчание» (1963), «Люстихи» (1965), «Псалмы» (1968),  «Элегии» (1970), «Московские мифы» (1970), «Сонеты на рубашках» (1976-1989), «Терцихи Генриха Буфарева» (1984) и др.

ИКАР

Скульптор 
Вылепил Икара.
Ушел натурщик,
Бормоча: "Халтурщик!
У меня мускулатура,
А не части от мотора".
Пришли приятели,
Говорят: "Банально".
Лишь женщины увидели,
Что это – гениально.
– Какая мощь!
– Вот это вещь!
– Традиции
Древней Греции...
– Сексуальные эмоции...
– Я хочу иметь детей 
От коробки скоростей!
Зачала. И в скорости
На предельной скорости,
Закусив удила,
Родила
Вертолет.
Он летит и кричит – 
Свою маму зовет.
Вот уходит в облака...
Зарыдала публика.
ТАКОВО 
ВОСПИТАТЕЛЬНОЕ 
ВОЗДЕЙСТВИЕ 
ИСКУССТВА!
Раскланялся артист.

На площади поставлен бюст –
Автопортрет,
Автофургон,
Телефон-
Автомат.

Генрих Сапгир

ЛЮДОЕД И  ПРИНЦЕССА или ВСЁ НАОБОРОТ

Вот как это было:

Принцесса была
Прекрасная,
Погода была
Ужасная.

Днем
Во втором часу
Заблудилась принцесса
В лесу.

Смотрит: полянка
Прекрасная,
На полянке землянка
Ужасная.

А в землянке – людоед:
– Заходи-ка
На обед! –
Он хватает нож,
Дело ясное.

Вдруг увидел, какая...
Прекрасная!
Людоеду сразу стало
Худо.

– Уходи, – говорит, –
Отсюда.
Аппетит, – говорит, –
Ужасный.

Слишком вид, – говорит, -
Прекрасный.

И пошла потихоньку
Принцесса,
Прямо к замку вышла
Из леса.

Генрих Сапгир

По адресу улица Льва Толстого, 21 находится музей-усадьба писателя. Толстой прожил здесь с семьей девятнадцать зим, до весны 1901 года, каждое лето проводя в Ясной Поляне. Хамовники – старинная московская усадьба. Толстой купил ее в 1882 году у коллежского секретаря И.Арнаутова за 27 000 рублей, что было дёшево по тем временам. Такая невысокая стоимость объяснялась соседством с фабриками: текстильной Жиро, Хамовнического пивоваренного завода, парфюмерной Ралле. Толстой писал:

Я живу среди фабрик. Каждое утро в 5 часов слышен один свисток, другой, третий, десятый, дальше и дальше. Это значит, что началась работа женщин, детей, стариков. В 8 часов утра другой свисток – это полчаса передышки; в 12 третий – это час на обед, и в 8 часов четвертый – это шабаш.

Из тринадцати детей супругов Толстых в Москве жили десять: дочери Татьяна, Мария, Александра; сыновья Сергей, Илья, Лев, Андрей, Михаил, Алексей, Ванечка. В хамовническом доме писатель создал около ста произведений, в том числе роман «Воскресение», повести «Смерть Ивана Ильича, «Крейцерова соната», «Отец Сергий».

Юрий Валентинович Тирофонов

"Дом на набережной"

Мемориальная доска, "Дом на набережной"

По адресу «улица Серафимовича, 2» находится «Дом на набережной» из одноименной повести Юрия Трифонова:

Глебов не очень-то охотно ходил в гости к ребятам, жившим в большом доме, не то что неохотно, шел-то с охотой, но и с опаской, потому что лифтеры в подъездах всегда смотрели подозрительно и спрашивали: «Ты к кому?» Надо было называть фамилию, номер квартиры, иногда лифтер звонил в квартиру и выяснял, действительно ли там ждут в гости такого-то. Стоять и ждать, пока он выяснит, было неприятно. Лифтер, разговаривая, поглядывал зорким и неподкупным оком, как бы опасаясь, что Глебов юркнет в лифт и уедет без разрешения…

Сам писатель жил здесь в детстве, с 1931 по 1939 год. 

В 1885 году здесь была открыта Библиотека-читальня им. И.С. Тургенева – первая бесплатная библиотека Москвы. Читальню основали на средства известной московской благотворительницы Варвары Морозовой в память о писателе Иване Тургеневе, скончавшемся в 1883 году. Морозова была большой поклонницей творчества Тургенева и после его смерти сама обратилась в Московскую городскую думу с заявлением о желании пожертвовать 10 000 рублей на открытие бесплатной читальни. Газета «Русские ведомости» от 13 сентября 1883 года сообщала:

Вчера, 12 сентября, состоялось первое после весьма продолжительных каникул заседание Московской Городской Думы... В том же заседании было доложено заявление потомственной почетной гражданки Варвары Алексеевны Морозовой, в котором она, желая почтить память покойного И.С. Тургенева, предлагает Думе основать в Москве бесплатную читальню, в ведении Думы, наименовав ее «Тургеневскою». Для этого г-жа Морозова жертвует 5 тысяч рублей на приобретение книг и 5 тысяч рублей в виде фонда, на проценты с которого пополнялась бы читальня газетами, журналами и книгами; при этом она принимает на себя первоначальное обзаведение и содержание читальни в первые пять лет. Если же по истечении пяти лет она по какой-либо причине не захочет содержать на свой счет читальню, а город откажет принять ее на свое иждивение, то вся движимость читальни должна поступить в распоряжение жертвовательницы. Для читальни должен быть составлен устав. Дума приговорила выразить г-же Морозовой благодарность за такое крупное пожертвование, а составление устава поручить комиссии.

В городе Кунцево с 1925 по 1931 год жил Эдуард Багрицкий. Дом поэта по адресу «улица Пионерская, 5» не сохранился. В 1960 году Кунцево включили в состав Москвы. А с 1961 года улицы Жданова (ранее Красноармейский проезд) и Пионерскую (ранее Монастырскую) объединили и назвали в честь поэта – Багрицкой. Кунцево и окрестности упоминается нескольких текстах Багрицкого, в том числе в поэме «Смерть пионерки»:

Грозою освеженный,
Подрагивает лист.
Ах, пеночки зеленой
Двухоборотный свист!

Валя, Валентина,
Что с тобой теперь?
Белая палата,
Крашеная дверь.
Тоньше паутины
Из-под кожи щек
Тлеет скарлатины
Смертный огонек.

Говорить не можешь -
Губы горячи.
Над тобой колдуют
Умные врачи.
Гладят бедный ежик
Стриженых волос.
Валя, Валентина,
Что с тобой стряслось?
Воздух воспаленный,
Черная трава.
Почему от зноя
Ноет голова?
Почему теснится
В подъязычье стон?
Почему ресницы
Обдувает сон?

Двери отворяются.
(Спать. Спать. Спать.)
Над тобой склоняется
Плачущая мать:

Валенька, Валюша!
Тягостно в избе.
Я крестильный крестик
Принесла тебе.
Все хозяйство брошено,
Не поправишь враз,
Грязь не по-хорошему
В горницах у нас.
Куры не закрыты,
Свиньи без корыта;
И мычит корова
С голоду сердито.
Не противься ж, Валенька,
Он тебя не съест,
Золоченый, маленький,
Твой крестильный крест.

На щеке помятой
Длинная слеза...
А в больничных окнах
Движется гроза.

Открывает Валя
Смутные глаза.

От морей ревучих
Пасмурной страны
Наплывают тучи,
Ливнями полны.

Над больничным садом,
Вытянувшись в ряд,
За густым отрядом
Движется отряд.
Молнии, как галстуки,
По ветру летят.

В дождевом сиянье
Облачных слоев
Словно очертанье
Тысячи голов.

Рухнула плотина -
И выходят в бой
Блузы из сатина
В синьке грозовой.

Трубы. Трубы. Трубы
Подымают вой.
Над больничным садом,
Над водой озер,
Движутся отряды
На вечерний сбор.

Заслоняют свет они
(Даль черным-черна),
Пионеры Кунцева,
Пионеры Сетуни,
Пионеры фабрики Ногина.

А внизу, склоненная
Изнывает мать:
Детские ладони
Ей не целовать.
Духотой спаленных
Губ не освежить -
Валентине больше
Не придется жить.

- Я ль не собирала
Для тебя добро?
Шелковые платья,
Мех да серебро,
Я ли не копила,
Ночи не спала,
Все коров доила,
Птицу стерегла,-
Чтоб было приданое,
Крепкое, недраное,
Чтоб фата к лицу -
Как пойдешь к венцу!
Не противься ж, Валенька!
Он тебя не съест,
Золоченый, маленький,
Твой крестильный крест.

Пусть звучат постылые,
Скудные слова -
Не погибла молодость,
Молодость жива!

Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.

Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.

Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.

Возникай содружество
Ворона с бойцом -
Укрепляйся, мужество,
Сталью и свинцом.

Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из костей взошла.

Чтобы в этом крохотном
Теле - навсегда
Пела наша молодость,
Как весной вода.

Валя, Валентина,
Видишь - на юру
Базовое знамя
Вьется по шнуру.

Красное полотнище
Вьется над бугром.
"Валя, будь готова!" -
Восклицает гром.

В прозелень лужайки
Капли как польют!
Валя в синей майке
Отдает салют.

Тихо подымается,
Призрачно-легка,
Над больничной койкой
Детская рука.

"Я всегда готова!" -
Слышится окрест.
На плетеный коврик
Упадает крест.
И потом бессильная
Валится рука
В пухлые подушки,
В мякоть тюфяка.

А в больничных окнах
Синее тепло,
От большого солнца
В комнате светло.

И, припав к постели.
Изнывает мать.

За оградой пеночкам
Нынче благодать.

Вот и все!

Но песня
Не согласна ждать.

Возникает песня
В болтовне ребят.

Подымает песню
На голос отряд.

И выходит песня
С топотом шагов

В мир, открытый настежь
Бешенству ветров. 

Эраст Петрович Фандорин, художник Игорь Сакуров

Борис Акунин (Григорий Шалвович Чхартишвили)

"Любовник смерти", обложка

Иллюстрация к книге "Любовник Смерти". Художник Игорь Сакуров.

В Ащеуловом переулке в 1900 году снимал квартиру Эраст Петрович Фандорин.

Эраст Фандорин – герой серии исторических детективов российского писателя Бориса Акунина «Приключения Эраста Фандорина» – «Азазель», «Турецкий гамбит», «Левиафан», «Статский советник», «Любовник смерти», «Любовница смерти» и других. Персонаж Фандорина воплотил в себе идеал аристократа XIX века: благородство, образованность, преданность, неподкупность, верность принципам. Эраст Петрович хорош собой, у него безукоризненные манеры, всегда одинок, но пользуется успехом у женщин и он необычайно везуч в азартных играх.

Ащеулов переулок расположен чуть севернее Бульварного кольца, он соединяет Сретенку и Костянский переулок. Сыщик Эраст Петрович жил здесь на протяжении двух романов, действие которых разворачивается параллельно во времени: «Любовница смерти» и «Любовник смерти». В романе «Любовница смерти» Фандорин специально приезжает в Москву, чтобы расследовать дело о загадочном клубе самоубийц, и довольно скоро выясняет, что собираются члены клуба в доме на Рождественском бульваре, поэтому селится ближе к своей цели.

В начале романа «Любовник смерти» в Ащеуловом переулке происходит встреча Фандорина и его слуги Масы с хитровским оборванцем Сенькой Скориковым:

А как шли обратно по-за Сретенкой, Ащеуловым переулком, (Сенька солидно помалкивал, Михейка тараторил без умолку, восхищался), видят – две коляски стоят перед неким домом. Чемоданы вносят с заграничными наклейками, коробки какие-то, ящики. Видно, приехал кто-то, заселяется.

Сеньке сретенской виктории мало показалось.

– Маханем? – кивнул он на багаж. Всякий ведь знает, что тырить лучше всего на пожаре да на переезде.

Михейке тоже охота была себя показать. А чего, говорит, давай.

Первым в подъезд барин вошёл. Его Сенька толком не разглядел – видел только широкие плечи и прямую спину, да седой висок из-под цилиндра. Однако барин был, хоть и седой, но, судить по звонкому голосу, не старый. Крикнул, уже из парадного, немножко заикаясь:

– Маса, п-пригляди, чтоб фару не разбили!

Распоряжаться остался слуга. Не то китаец, не то туркестанец какой – короче, низенький, кривоногий, с узкими глазёнками. Одет тоже чудно: в котелке и чесучовой тройке, а на ногах заместо штиблет белые чулки и потешные деревянные шлёпанцы навроде скамеечек. Одно слово – азиат.

Носильщики в кожаных фартуках с бляхами (вокзальные – значит, барин на железке приехал) вносили в дом всякую всячину: связки книг, какие-то колёса на каучуковых шинах с блестящими спицами, медный сияющий фонарь, трубки со шлангами.

Подле китайца – или кто он там – стоял бородатый дядя, видно, квартирный хозяин, почтительно наблюдал. Про колёса спросил: для чего, мол, они господину Неймлесу и не каретных ли он дел мастер.

Азиат не ответил, только щекастой ряхой помотал.

Один из извозчиков, не иначе как на чаевые набиваясь, гаркнул на Сеньку и Филина: а ну геть отседа, шпана!

Пускай орёт – поленится с козёл слезать.

Михейка шёпотом спросил:

– Скорик, чего тырить будем? Чемодан?

– Какой чемодан, дура, – скривив губы, процедил Сенька. – Примечай, что он из рук не выпускает.

А китаец держал при себе саквояж и ещё узелок малый – надо думать, самое ценное, чего чужим не доверишь.

Михейка снова шипит: а как взять? Чай, если вцепился, не выпустит?

Скорик подумал-подумал и сообразил.

– Ты, Филин, главное, не заржи, делай пустую рожу.

Поднял с земли камешек, прицелился и – чпок! – сбил с азиата котелок. Руки сразу в карман, рот раскрыл – прямо ангел.

Когда косоглазый оглянулся, Сенька ему со всем почтением:

– Дядя китаец, у вас шляпка свалилась.

И Михейка, молодец, ничего – стоит, глазами хлопает.

Ну-ка, поглядим, что нехристь на приступочку положит, чтоб котелок подобрать, – саквояж или узелок.

Узелок. Саквояж у слуги в левой руке остался.

Сенька уж наготове был. Подскочил, будто кот на воробья, ухватил узелок и как припустит вдоль по переулку.

Борис Акунин, «Любовник смерти».

В доме по адресу Борисоглебский переулок, 6 в течение восьми лет жила поэт Марина Цветаева. Она нашла это жильё по газетному объявлению в 1914 году и сразу же переехала сюда с мужем Сергеем Эфроном и дочерью Алей. Квартира занимала десять комнат и два этажа. В Борисоглебском с Цветаевой случилось много радостного и трагического. Здесь её застала революция, с которой пришла нищета и одновременно совершенно новый творческий период. Именно отсюда Цветаева уехала в эмиграцию в 1922 году. С этих пор поэт с семьёй будет много скитаться по углам и комнатам в разных странах. Квартира в Борисоглебском, 6 – единственное место на свете, которое Цветаева считала своим домом. Вот что говорила Марина Цветаева сестре Анастасии о доме в 1914 году:

Ася, нашла! Нет, нашла уж по-настоящему! Вот это будет мой дом! Это тебе понравится, знаю! Знаешь где? Борисоглебский переулок на Поварской! <…> Такая квартира, будто ты в ней давно живешь, так все понятно, точно это все ты сам сделал… Как во сне! Как я давно его искала, этот м о й д о м!

Теперь в Борисоглебском переулке, 6 находится музей поэта.

Предки писателя Ивана Шмелёва с 1814 по 1818 год были прихожанами храма Троицы Живоначальной на Воробьёвых горах. Герои романа Шмелёва «Лето Господне» едут на Воробьёвы горы:

Едем на Воробьевку, за березками. Я с Горкиным на Кривой в тележке, Андрюшка-плотник – на ломовой. Едем мимо садов, по заборам цветет сирень. Воздух благоуханный, майский. С Нескучного ландышками тянет. Едут воза с травой, везут мужики березки, бабы несут цветочки – на Троицу. Дорога в горку. Кривая едва тащит. Горкин радуется на травку, на деревца, указывает мне – что где: Мамонова дача вон, богадельня Андреевская, Воробьевка скоро. «А потом к Крынкину самому заедем, чайку попьем, трактир у него на самом на торчке, там тебе вся Москва, как на ладошке!» Справа деревья тянутся, в светлой и нежной зелени.

– Гляди, матушка-Москва-то наша!.. – толкает меня Горкин и крестится.

Дорога выбралась на бугорок, деревья провалились, – я вижу небо, будто оно внизу. Да где ж земля-то? И где – Москва?..

– Вниз-то, в провал гляди... эн она где, Москва-то!..

Я вижу... Небо внизу кончается, и там, глубоко под ним, под самым его краем, рассыпано пестро, смутно. Москва... Какая же она большая!..